Фик "Отточено и чисто"

[bokova]

Оригинальное название: Sharpened and Clean
Автор: entangled_now
Коллажист:  Alizeya
Переводчик:  джоведи
Бета:  ReMr186,  Марлюшка
Ссылка на оригинал: здесь
Пейринг: Дин/Кастиэль
Жанр: романс, зарисовка
Рейтинг: PG-13
Размер: 1920 слов, мини
Разрешение на перевод: отправлено
Саммари: Дин ранен, но ему срочно нужно побриться.

Подарок для  Singing Bird. Таня, С Днем Рождения!!! В честь данного события вот наше коллективное творчество )  Alizeya сотворила прекрасное, бет целых две, а с переводом помогали  Марлюшка и  -Wintersnow-.

Дин довольно везуч. Нет, неправда, он чертовски, до нелепости везуч. Потому что он провел в охоте настолько значительную часть своей жизни, что не раз имел дело со сломанными костями, колотыми ранами и размозжениями с угрозой для жизни. Сэм тоже везунчик, потому что, несмотря на то, что постоянно достается им обоим, редко что-то бывает настолько серьезным, чтобы им приходилось отсиживаться в мотелях — в гипсе или же просто избегая расхождения швов, раздражающего до безумия.

Дин приходит к выводу, что так наверстывает упущенное, раз уже его левое предплечье в гипсе, а правая рука забинтована ко всем чертям оттого, что кожа едва ли не полностью содрана с двух пальцев. Спасибо совместным усилиям кладбищенской ограды и его встрече с надгробием на высокой скорости. Дин отчасти зол, потому что это его первая сломанная кость в новом «вытащенном из ада и восстановленном ангелом» теле. Не то чтобы он старался поддерживать его нетронутым, но все же что-то в этой ситуации раздражало. Как будто он нарушил условия гарантии – если сравнить тело с бытовым прибором.

Но еще больше Дина раздражало то, что его рука зудела, а ему жизненно необходимо было побриться. Он уставился в зеркало, сердито разглядывая собственное отражение. Потому что речь шла либо о кошмарной бороде одичавшего человека, либо о Сэме, лапающем его лицо так, что он гарантированно почувствует себя не в своей тарелке.

И пока борода одерживала верх вот уже три дня. Это становилось нелепо.

— Сэм... Сэм!!! — из комнаты не доносится ни звука. Волнующее приключение на кладбище для Сэма завершилось с минимальным физическим ущербом в виде рассеченной брови. Хотя, отделайся он неаккуратным шрамом, все равно не знал бы, что с ним делать, просто прикрыл бы волосами и все.

— Сэм?

Из комнаты слышатся шаги, но не Сэм, а Кастиэль появляется в дверном проеме.

— Сэм отправился в библиотеку, — сообщает Кас.

— Сукин сын, — говорит Дин своему отражению.

— Он тебе нужен?

— Да, чтобы... — Дин взмахивает руками, и в его жестах скорее больше раздражения, чем пояснений, потому что ему неловко сказать такое — даже своему ангелу, который понятия не имеет, что в этом может быть неловкого.

— Я, блять, побриться не могу, меня пальцы не слушаются, — он смотрит вниз на свои руки, все еще придерживающие одна другую, и гадает, слишком ли рано избавляться от гипса.

Кастиэль выкидывает свою обычную штуку «незаметно проскользнуть в твое личное пространство». По каким-то причудливым причинам у него всегда получается делать это в ванной. Надо бы еще раз с ним об этом поговорить.

— Может, я смогу оказать тебе помощь?

Дин не удерживается и прыскает со смеху, что заставляет Кастиэля приподнять бровь.

— Серьезно?

— Это не такая уж трудная задача, — отвечает Кастиэль. Затем он хмурится, глядя на раковину, на размазавшееся мыло и бритву, которую Дин сейчас с трудом смог бы взять в руку.

— И это мне говорит ангел. Приятель, а ты сколько раз вообще брился?

— Я смогу с этим справиться, — решительно заявляет тот, будто уязвленный тем, что Дин не просто придерживается низкого мнения о его человеческих навыках, но вообще не рассматривает возможности того, что он может помочь. У кого-либо другого это выражение лица означало бы оскорблённость и обиду.

Дин вздыхает и проводит пальцами по щеке. Проклятье, у него годами не было столь длинной щетины, и ему это не нравится. Совсем не нравится. К тому же, она чертовски чешется — еще день, и он начнет расцарапывать себе кожу.

— Если вдруг срежешь мне кожу с лица — используй свое ангельское моджо, чтобы вернуть все на место.

— Я не раню тебя, — отвечает Кастиэль все еще раздраженно, — у меня есть некоторая практика в использовании лезвий.

Звучит вполне ободряюще, но все впечатление портит тот факт, что Кастиэль берет бритву и пристально вглядывается в нее, будто не имеет ни малейшего понятия, что с этим делать.

Дин вздыхает.

— Чувак, чем дольше ты будешь корчить рожи, тем меньше вероятность, что я подпущу тебя к своей роже с остро заточенными предметами.

— У меня контроль над собой куда лучше, чем у тебя в данный момент, — замечает Кастиэль. И да, он таки прав, хотя речь не об этом, а о желании Дина оставить свое лицо на месте.

— Но ты понятия не имеешь, что делать.

— Смысл довольно прост.

— Смысл тут мое лицо! — напоминает ему Дин.

— И потому я буду предельно осторожен, — твердо отвечает Кастиэль.

Дин смотрит на свои руки — одна в гипсе, а другая слишком обмотана бинтами, чтобы от нее был какой-то толк.

— Сними плащ, — произносит он наконец, все еще не совсем уверенный в правильности своего решения.

Кастиэль осторожно стягивает с себя тренч и так и остается стоять с ним в руках, не зная, что делать дальше.

— Да кинь его на полотенца, — говорит ему Дин, — и рукава закатай.

Кастиэль делает, как сказано, хоть и тратит много времени, на самом деле пытаясь скатать рукава.

— Тебе нужно включить воду в раковине, — подсказывает Дин.

Кастиэль послушно следует инструкции, с солдатской решимостью и целеустремленностью. Он делает это достаточно медленно, и Дин сглатывает, беспокойно ерзая и думая, не является ли это самой дурацкой идеей, когда-либо приходившей ему в голову. Это же Кастиэль. Во всем этом есть что-то в корне неправильное, это как поощрять нарушение личного пространства.

«Ужасный мужик с щетиной, от которой зудит все лицо», твердо напоминает он сам себе.

От поднимающегося пара зеркало начинает запотевать, и на мгновение Дина охватывает паника, потому что теперь он не сможет видеть, что делает Кастиэль. Но он стискивает зубы и запрокидывает голову, глядя, как Кастиэль протыкает пакетик, выдавливая мыло на пальцы.

— Только давай сегодня, Кас, — проговаривает он слишком быстро и, пожалуй, слишком громко.

Кастиэль касается его, сначала осторожно, будто бы думает, что Дин может скакнуть в сторону, как испуганная газель (и это действительно лучшее сравнение, на которое способен его мозг?). Он выдыхает сквозь пальцы Кастиэля и позволяет ему подтянуть себя поближе к раковине.

Кастиэль аккуратно и умело скользит пальцами по его щеке и подбородку, а затем ниже, по шее. Он распределяет мыло в какой-то причудливо точной математической манере, которую только он сам и понимает. Дин сглатывает под движением его ладони, не сопротивляясь и не подаваясь назад. Ангел использует эту возможность, чтобы приблизиться, и, проклятье, он слишком близко. Дин отчасти знал, что все будет странно, но вблизи Кастиэль еще явственнее кажется ангелом. Дин даже не пытается сделать вид, что это его не завораживает. Он вглядывается так напряженно, как не вглядывался ни во что в своей жизни. Прочистив горло, он начинает рассматривать лампочки.

У Кастиэля холодные руки — Дин ощущает его пальцы сквозь ровную мыльную пену.

— Кас...

— Тсс, — останавливает его тот.

Дин замолкает, выдыхая.

Первое скольжение бритвы словно проба, осторожное исследование кожи лица Дина, её упругости и эластичности. Против воли Дин напрягается. Не то чтобы он не доверял Кастиэлю. Он доверяет, правда доверяет. Но бритва чертовски остро заточена, а Дин слишком часто видел недоумевающее выражение лица Кастиэля. Пусть ангелу и несметное количество лет, он, тем не менее, немного тормозит, когда дело касается таких важных вещей, как, например, выражение эмоций или хрупкость человеческого тела.

Бритва достигает подбородка и ненадолго останавливается — Дин задерживает дыхание, пока та, проследив изгибы его лица, не исчезает.

Кастиэль делает паузу.

- Смой это в раковину, - говорит ему Дин.

Тот бросает на него беглый взгляд, а потом пристально смотрит на лезвие, полное мыльной пены, покрытой срезанной щетиной, в своих руках. Потом он опускает его под воду и смывает все двумя быстрыми движениями.

Дин может разглядеть только что-то белое, уносимое водой.

Каcтиэль вновь поднимает бритву и возвращается к тому месту, где закончил. Выражение сосредоточенности на его лице было бы забавным, если бы на кону не стояла кожа Дина. Он придвигается еще ближе, окончательно нарушая личное пространство, пока они не касаются друг друга – сама сфокусированность и ответственность. Как будто это что-то невероятно важное или какое-то религиозное откровение, хотя черт его знает, быть может, что бы Кастиэль ни делал, это по умолчанию религиозное откровение. Дин склоняет голову набок и пальцы Кастиэля находят новый угол наклона, легко надавливая и проводя по коже лезвием, чьё протяжное и неторопливое движение никогда не казалось Дину таким громким.

Он придерживает голову Дина, даже снова споласкивая бритву; пальцы едва касаются его лица, но Дин ощущает каждый из них.

Большой палец Кастиэля скользит вниз и устраивается под подбородком, слегка надавливая там, где кожа влажная, мягкая и обновленная. Теперь Кастиэль сам контролирует движения его головы, осторожно, но решительно, словно наслаждаясь незамысловатой простотой этого. Скольжение лезвия теперь неторопливое, уверенное, прослеживающее все линии его лица.

Ангел настолько близко, что Дин ощущает каждый его медленный, неровный вдох. По его коже пробегает странный холодок, когда Кастиэль убирает пену.

Дин приподнимает голову и закусывает губу, позволяя выбрить верхнюю, чувствуя, как холодное острое ребро лезвия скользит по ней, медленно и аккуратно. Он задерживает дыхание и поворачивает голову так, как его направляет Кастиэль, биение сердца отдаётся в горле, а кожа стала слишком теплой. Стоит почти полная тишина, и он может расслышать каждый звук, издаваемый ангелом: скольжение по полу его ботинок, шуршание рубашки о грудь или руки, его медленное и совсем человеческое дыхание. Он запрокидывает голову, подчиняясь движению большого пальца Кастиэля. Всё же, пока уязвимая кожа его шеи прямо перед ангелом, и Дин ощущает медленное и осторожное скольжение металла по ней. Он также ощущает свой пульс и то, как медленно натягивается его кожа. Все это кажется таким странным, и ненастоящим, и интимным – в какой-то мере, которую он не смог бы описать.

И еще до того, как Дин готов, Кастиэль с тихим щелчком кладет бритву на раковину. Он берет влажный край полотенца и стирает то, что, по мнению Дина, должно быть остатком пены и сбритой щетины, все еще покрывающей его лицо.

В горле у Дина полностью пересохло. Пальцы Кастиэля задерживаются на его лице, будто вовсе не хотят его отпускать, словно их завораживает то действо, что они только что завершили.

Кожа Дина под ними словно горит, обнаженная и чувствительная.

Ему требуется немного времени, чтобы осознать, что и шага назад он не делает. Он просто позволяет Кастиэлю удерживать себя, достаточно близко, чтобы почувствовать дыхание ангела на своей груди. Его глаза сосредоточенно смотрят в глаза Дина – и к этому просто невозможно привыкнуть. Но, думает Дин, можно попытаться.

Имя Кастиэля тает где-то у него в горле.

Пальцы на его лице очень медленно соскальзывают вниз, огладив гладкую линию подбородка, прежде чем исчезнуть совсем.

- Спасибо, - говорит Кастиэль. Его голос тих и спокоен, серьёзен и странно официален – в его вечном ангельском стиле. Будто Дин сделал ему какой-то подарок. Позволил ему нечто, чего тот не ожидал.

Дин не уверен, что нужно на это отвечать.

Чёрт, он вообще не уверен, что может заговорить.